Международное развитие Центральноазиатского региона, несмотря на кажущуюся внешнеполитическую инертность, которая иногда озарялась и озаряется дипломатическими всполохами, а, с другой стороны, небезупречное, не всегда «след в след» движение в фарватере великих, тем не менее, идет по пути выстраивания самостоятельных, правда, осторожных политических конфигураций в рамках тех внешнеполитических доктрин самостоятельности, которые государствами ЦА либо опубликованы, либо приняты в режиме рабочих документов. Однако никто не сомневается и в том, эти телодвижения зачастую осуществляются в рамках личной дипломатии руководителей стран Центральной Азии.
Но следует все-таки обнажить правду-матушку: происходившие и происходящие внешнеполитические изменения и метаморфозы – это деяния окружающих наш регион крупных соседей либо дальних государств, имеющих неизбывный, но не всегда «белый» интерес, и лишь скромную толику содеянного можно отнести к самостийной работе самих центральноазиатов. К сказанному о «самостийности», наверное, следует отнести договор о создании зоны, свободной от ядерного оружия; некоторые конференции, вроде собрания лидеров мировых религий, года гор, декады воды и т.д. Тем не менее, наверное, следует признать, что, в общем-то, это все то, что разрешают делать большие.
Неизменен международный геополитический статус региона – он был, остается и, наверняка, к сожалению, еще длительное время будет оставаться геополитической периферией мира.
Но здесь великие отдали центральноазиатам дипломатическую забаву – игру в многовекторность. Понятно, что многовекторность эта имеет в концепциях стран региона причудливое разновекторное и разносмысловое содержание: для одних этот тезис предполагает стремление к выстраиванию неких формальных, но якобы сближенных, отношений с некоторыми из гигантов, что зачастую особо подчеркивается, но, вместе с тем, практически по всем осязаемым и невидимым векторам международной практики завися от гигантов, другие, странным образом, считают, что многовекторность – это отсутствие или, скорее, ненужность каких-либо уз международного сотрудничества, включая по-возможности даже двусторонние договорные документы. Задумываясь над феноменом «многовекторности» со временем в голову приходит нехорошая мысль о том, это все-таки что-то вроде эвфемизма независимости от кого-то.
Но, с другой стороны, у центральноазиатской многовекторности есть и объективная сторона – география. Она уникальна тем, что окружена странами, которые по экономическому, военному и иным потенциалам превосходят страны Центральной Азии во много раз. К тому же регион окружен странами, которые либо уже обладают ядерным оружием, либо намереваются это сделать. Ни у японцев, ни у европейцев такой географии нет.
На мой непросвещенный взгляд многовекторностью в международной политике обладают только большие государства, но даже в этом случае качество и объем вот этой вот «многовекторности» снижается в зависимости от совокупной мощи страны и состоятельности внешнеполитической стратегии.
Чтобы не быть голословным приведу ближайший к региону пример. Неужели внешняя политика Японии или Южной Кореи многовекторна? Или может быть таковой является дипломатия европейцев? Сомневаюсь. Но может быть. Однако как тогда можно оценить дисциплинированное следование за признанием Косово и дружным введением санкций против России? Что лежит в основе подобного поведения – совокупность ценностных ориентиров, моделей идентичностей, политика совместимости целей и задач (?), подборка врагов, страх или что-то другое.
Хотя, ради справедливости, следует, конечно, признать, что какие-то дипломатические кульбиты этими странам совершаются.
Устраивает ли гигантов многовекторная внешняя политики центральноазиатских стран? Кого-то – да, кого-то – нет. Но несут ли какую-нибудь ответственность за многовекторность? Кто-то – да, кто-то – нет.
Государств, претендующих на статус, если не великих, то хотя бы находящихся где-то рядышком либо стремительно приближающихся к таковым, становится все больше и больше. Ряд стран отказываются от статуса реципиента и считают себя донорами и стараются навязать очень маленьким весьма скромные символические кредиты и гранты, а потом на весь мир заявить, что они теперь кредиторы. Другие перестают внезапно относить себя к группе развивающихся государств и пытаются любым способом проникнуть в ОЭСР. Ну, и т.д. и т.п. Во всяком случае, пресловутая реформа Совета Безопасности ООН (и ООН в целом) ярко продемонстрировала выпячивание себя любимого.
Вот и сейчас инициатива Президента России В.Путина о возможности пятистороннего обсуждения судьбоносных вопросов мироустройства вызвала неоднозначные отклики и реакцию в мире международной политики и дипломатии.
Центральноазиатская политическая политра необычайно разношерстна, и, к сожалению, нередко содержит гнойники весьма серьезной конфликтогенности. Часто задают вопрос – ведь в советское время мы же были так дружны, никаких разногласий, никаких обид и конфликтов. Все абсолютно верно, за исключением одного: вся дружба (кстати, почти искренняя, почти равная) конструировалась, наполнялась и направлялась ровненькой струйкой по свежевырытому каналу коммунистического добрососедства, могучей Москвой. Которая, кстати, и дала независимость, выгнав центральноазиатские советские республики из Советского Союза. Досужие домыслы и потаенные разговоры, что республики этого региона декларировали независимость еще в каком-то там лохматом году, не стоят и выеденного яйца.
Но все хорошо помнят, как только московская власть в конце 80-х и начале 90-х дала слабину, как сразу разразились межэтнические конфликты.
Между прочим, как известно, Москва не очень-то и приветствовала несанкционированные контакты между советскими республиками. Опять же вторые секретари ЦК Компартий союзных республик были назначенцами большой столицы.
Разношерстность более чем заметна в конструировании набора идентичностей, которые расходятся все дальше и дальше. Например, историческое прошлое, которая важна формулировании идентичностей любого формата и класса. У каждого своя история и чем дальше по пути суверенитета и независимости, тем ее все больше и больще. Чем и отличаются нынешние независимые центральноазиатские страны от своих советских прототипов.
Копаясь в истории (имеется ввиду за годы независимости), центральноазиаты ставили целью не столько реставрировать реальную историю своих народов, а сколько попытаться наскрести исторический фактологический материал о феноменальных достижениях неких присвоенных сегодняшними независимыми нациями лидеров прошлого, государств и других сообществ и образований, которые могли мало-мальски подчеркнуть их «самость и особость». Являлись эти «богатыри» этнически или государственнически своими – это было не важно.
Но это не только проблема людей нашего региона. Многие народы неустанно заняты «вскапыванием» исторических пластов с намерением найти доказательства исторического «Я». Этим люди занимались во все времена и при всех королях, царях и падишахах: вот это вот и вызывает подозрения в достоверности всего того, написано летописцами, историческими хроникерами. Ближайший пример – опять же Косово: кому, каким документам и историческим фолиантам поверят наши потомки, допустим, через лет пятьсот? Какой будет гуманитарная и иные ситуации тогда и каким будет критическое преломление взглядов на историю? Но, очевидно лишь одно – история будет такой, какой ее напишут люди сегодня, а завтра будет такой, какой ее напишут люди завтра.
В последние годы в Центральной Азии и не только много говорят об региональной интеграции. Лидеры стран региона ежегодно стали собираться в разных столицах и обсуждать эту тематику, осторожно и вкрадчиво вставляя в тексты своих речей «интеграционнистские термины». Наверное, это правильно. Во-первых, есть предыдущий печальный опыт, когда вскочив «коней интеграции», понеслись по горам, степям и пустыням Центральной Азии, только почему-то в разные стороны. Во-вторых, есть большие. Они те же, только изменившиеся: кто-то ослаб, кто-то что потерял, кто-то сменил окрас, кто-то возмужал и окреп. Но никто из них кардинально не поменял своей стратегии в отношении Центральной Азии: подверглись коррекции лишь некоторые нюансы. И к ним надо прислушиваться, но уже повнимательней, чем в 90-е. За почти 30 лет независимого развития постсоветских государств они продемонстрировали, шутить они не любят. В-третьих, никто из лидеров не обсуждал и до сих пор не обсуждает, например, проблему формирования системы международного разделения труда, развития единого рынка труда, общего образовательного рынка и стандартов, единой ирригационной системы, но большей частью спорят о вопросах создания водно-энергетического или транспортного консорциума, которые нередко в потаенном виде представляют интересы каждого из государств. И, наконец, в-четвертых, создание каких-то международных сообществ без участия России, чем баловались страны СНГ в 90-е, кануло в лету. Почему? Объяснения не особенно нужны.
Есть ли здесь некая гипертрофикация значимости больших для Центральной Азии и сколько их всего? Считается, что «абсолютных» трое, но в разных секторах сложившегося или несложившегося партнерства количество их колеблется от 4 до 7-8. Правда качество и объем воздействия разный. «Абсолютная тройка» казалось бы не имеет, например, линейки прямого влияния в таких международных сферах как ислам и тюркоязычная солидарность. Но нет. Тройка влияет, но влияет по-разному, в режиме стратегических противоречий и политических нестыковок.
Жизнь региона только начинается: как известно, империи в одночасье не умирают – они умирают долго, с болезненными политическими и иными, включая и административно-пограничные, вывихами. Наверное, ошибаются те эксперты, которые настаивают на состоятельности и устойчивости государств Центральной Азии. Здесь есть определенные сомнения. Они тоже несут свой груз развала СССР, но этот груз еще не выявил по-настоящему негативный потенциал отчуждения.
Важно также признание и следующего непреложного правила: государству, чтобы быть приличным и здоровым надо быть по-здоровому циничным и по-здоровому эгоистичным. Кроме всего прочего.
Существует несколько версий развития региона. Один из них – это парное сосуществование. Например, Казахстан – Кыргызстан – одна пара, Узбекистан – Таджикистан – другая. Вижу в глазах большинства экспертов разочарование, скепсис и сомнение в моей экспертизе. Я и сам немного скептик по поводу сформулированного тезиса. Но попробую все же опровергнуть, в том числе и себя.
Речь не идет о жестком размежевании. Речь идет о неких традиционных ценностных ориентирах общего характера. Например, экономическая культура. Экономическая культура – это не земледелие или скотоводство, а отношение людей к земле и скотине как экономическим, гуманитарным и, какой-то мере, политическим ценностных емкостях, формирующих образ жизни, мировоззрение, общественные отношения, институт семьи, культуру и психологию труда и какое-то партнерство с внешним миром.
Или, другой пример, – традиционная система управления. Если у узбеков и таджиков она пирамидальная, то у казахов и кыргызов – сетевая. Образчик у наших узбекских и таджикских братьев – махалля, создание которого – это построение соседской инфраструктуры. А у казахов и кыргызов родоплеменная организация социума, в котором все роды и племена равны, во всяком случае, в большинстве случаев. Отсюда первые – соседи, вторые – родственники. Разница политических потенциалов именно здесь, а не в глубинах советского партийного управления.
Или урбанистика. Эта проблематика порождает лишь один вопрос – существуют ли казахские или кыргызские города. Значит построение именно таких этноориентированных городов одна из самых важных проблем.
Есть, например, весьма принципиальные отличия в военной культуре (если так можно выразиться). То есть традиционные цивизационные отличия существуют и являются они весьма полярными.
Отсюда отношения внутри этноса и за его пределами, отношения, которые преломляясь через призму цивилизационных основ, двигают общество и государство назад ил вперед.
Афганистан, как международная проблема, в первую очередь, имеет отношение к Узбекистану и Таджикистану. Как будет использоваться соотношение узбекского и таджикского населения Афганистана Ташкентом и Душанбе вопрос, казалось бы простой. Но не так все просто, как это может показаться. Например, при полном выходе американцев из Афганистана, кто заполнит образовавшийся вакуум? Ввязываться в новый конфликт желания особенно ни у кого нет. У Кыргызстана, в частности, нет ни экономических, ни военных, ни культурно-гуманитарных, ни этноориентированных интересов. В конце концов нет и общей границы. В отличие от Узбекистана и Таджикистана.
А вот развитие связей с северными странами, особенно с Россией, у Кыргызстана объективно очевидно. Так же как и у Казахстан. Казахстан практически обречен двигаться вперед с Россией, точно также как США и Канада. К тому же есть еще и формула евразийства, которая, даже, если не осмысливается достаточно глубоко, но воспринимается народом Кыргызстана весьма и весьма воодушевленно и позитивно.
Наиболее сложной проблемой для центральноазиатов является вопрос отношения к евразийскому проектированию. Нет смысла кидаться из стороны в сторону: стержнем политики стран региона должно стать разумное и выверенное секторальное участие во всех этих проектах. Хотя и есть свои трудности, в том числе и в рамках формулирования предмета и его активирования.
Парное развитие не означает, что внутри «пар» не может быть военных, экономических и иных конфликтов и т.п. Но кочевая и земледельческая цивилизационные ниши еще долго, по инерции, будут играть роль невидимых и незаметных драйверов общественной мысли.
Единственной цивилизационной формулой как бы объединяющей народы Центральной Азии является советская (в большей степени влияния) и постсоветская (в меньшей) цивилизационные идентичности.
Советская цивилизация взяла в попутчики экономическую культуру земледелия, сконструировав из нее новый, более высокоорганизованный, но такой же жесткий, как был ранее, режим эксплуатации. А вот кочевнический – был разрушен до основания. «Кентавр» перестал существовать (он был не нужен советской власти), «кентавр» умер: на его месте появился практически пеший скотовод-колхозник. Проблема смерти «кентавра» еще долго будет сказываться на судьбе казахов и кыргызов.
Скотовод этот уже не занимался кочеванием, а практиковал т.н. отгонное скотоводство, т.е. он имел стационарное жилье, форма и внутреннее убранство которого было заимствовано у русских, узбеков и таджиков, а скот отгонял на дальние пастбища. Пеший «кентавр» стал терять все, прежде всего способность жить в гармонии с природой, что повлекло за собой массу утрат: традиций, навыков, общения и т.д. В том числе и признаки военной культуры. Пеший «кентавр» стал производить мусор – бич любой цивилизации. Изменилась геометрия скотоводческого маршрута: она стала примитивной и прямолинейной.
Возможно ли некое объединение или, как любят повторять в странах Центральной Азии, интеграционный пул? Весьма сомнительно. Во всяком случае сейчас. Тому есть, как я представляю себе, несколько причин. Во первых, нет мощного лидера, способного возглавить процесс интегрирования. Лидера нет не потому, что Казахстан или Узбекистан не способны возглавить это дело, а потому, что у всех стран региона есть внерегиональный, более мощный лидер, который способен уговорить, поднажать, пригрозить сделать то-то и то-то. Во вторых, у стран Центральной Азии нет по-настоящему грозного врага, какой был у стран АСЕАН или у стран ЕС. Кстати, большую, но невидимую роль в создании АСЕАН сыграли китайские диаспоральные торгово-ростовщические и промышленно-финансовые группировки, которые существуют во всех странах АСЕАН. Создание системы торговых преференций была им на руку.
В третьих, способствует ли объединению стран Центральной Азии функционирование групп «6», т.е. «Япония +5», «Ю.Корея+5», «ЕС+5», «США+5» и, наконец, недавно появившаяся «Россия+5». Какие еще «6» появятся можно лишь предполагать и прогнозировать, но, то, они вряд ли будут содействовать интеграции Центральной Азии – это точно. Проблема не в странах-донорах, в государствах региона: чем больше доноров, тем шире и глубже расхождения между странами региона, особенно, когда они шепчутся с донорскими странами «один на один». Слишком расхождений, причем практически всех видов (прибавьте сюда амбиции некоторых центральноазиатов), у государств Центральной Азии.
Можно ли что-то сделать на интеграционном направлении? Безусловно. Начиная, например, с менее сложных, неперегруженных политикой, мероприятий, в том числе, центральноазиатской олимпиады, фестивалей искусств, школьных олимпиад и т.д. Нужно знакомиться друг с другом заново!
Муратбек Иманалиев, экс-министр иностранных дел КР
ОСТАВИТЬ СВОЙ КОММЕНТАРИЙ